Любовь словно пламя

 Ли (Брюс) Чжэньфань: «Любовь — словно дружба, охваченная огнем. Вначале это пламя, такое прекрасное, часто обжигающее и жестокое, однако все равно, оно — лишь мерцающий свет. Когда же любовь становится старше, созревая в нашем сердце, она превращается в угли: негаснущие, согревающие до самой глубины души».

Любовь — словно дружба, охваченная огнем.

— Вынужден признаться, что не понимаю тебя, Северус, — Люциус склоняется над столом, за которым сидит его друг, наполовину погребенным под старинными томами по зельеварению и несколькими маггловскими романами (или, по крайней мере, Люциус предполагает, что это они: неестественно, когда у книги нет приличного кожаного переплета, ну, или хотя бы колдографии на обложке) и пачкой свитков — судя по всему, нетленных плодов творчества его студентов.

Снейп не реагирует, и это раздражает Люциуса. Почему этот молодой выскочка считает себя вправе относиться к нему так, словно он полное ничтожество?

— Северус! Ответь мне! — Люциус от души хлопает ладонью по этому старому, пыльному предмету обстановки — так, что несколько книг с самой верхушки стопки с грохотом оказываются на полу, сопровождаемые звуком рвущейся бумаги.

— Люциус, прекрати! — и это не просьба. Северус поднимает лицо, до сей поры скрытое в тени. В его глазах горит черное пламя — вместо привычной мертвенной, холодной тьмы.

Малфой в изумлении отступает, спрашивая себя, чем вызваны подобные изменения. Ведь дело вовсе не в том, что Северус покинул ряды сторонников Темного Лорда. И не в том, что он решил вдруг сделаться профессором-на-побегушках у любителя магглов Дамблдора. Суть в том, что главная причина в самом Люциусе: о чем он думает, что чувствует и чего хочет. А Северус предал его, сделал из него дурака, сменив сторону. Люциус несчастен, но сам не может точно сказать, почему.

— И не подумаю, — высокомерно иронизирует он, — До тех пор, пока ты не дашь мне объяснение!

Шагнув ближе к Северусу, Малфой склоняется над стулом, на котором сидит его молодой друг. Они по-прежнему друзья, и Люциуса это несказанно бесит. Он стискивает резной полированный подлокотник так сильно, что тот жалобно скрипит. Словно чтобы подчеркнуть неразбериху своих запутанных, безответных чувств, Люциус сдергивает ленту, скрепляющую его волосы, и отбрасывает прочь, позволяя длинным платиновым прядям в беспорядке рассыпаться по плечам.

— Объяснение, м-м? — глаза Северуса полыхают. Он тянется рукой и убирает одну из прядей от лица Люциуса: кончик указательного пальца нежной лаской скользит по щеке. Это заставляет его вздрогнуть. Внезапно Люциус понимает, что не может отвести взгляд, а объяснение, которого он требовал, кажется совершенно излишним.

— Люциус, друг мой, — глубокий голос Северуса дарит заманчивое обещание, — Ты когда-нибудь играл с огнем?

Вначале — пламя, такое прекрасное, часто обжигающее и жестокое, однако все равно, оно — лишь мерцающий свет.

Диванная кожа ритмично скрипит, когда Северус зажимает ладонью рот Люциуса, предотвращая малейший компрометирующий звук. Его пальцы тверды и беспощадны — как и член, раз за разом таранящий малфоевскую задницу. Это уже далеко не первый их раз за ночь, и тело Люциуса протестует; ему кажется, что он вот-вот рассыплется в пепел, словно сухие пылающие дрова. Люциусу хочется закричать. Ему хочется вопить, умолять, стонать, но он не может. Им приходится оставаться настолько же бесшумными, насколько они безрассудны.

Здесь, в темноте библиотеки, их одежда раскидана маленькими мягкими островками по полу; небрежно сброшена там, где они в исступлении избавились от нее, сжигаемые огнем похоти и вожделения. Если бы только он мог добраться до одного из этих островков и передохнуть, выбраться на сушу и отдышаться, но Северус не позволит ему. Снова и снова они тонут в своей разделенной страсти, наконец-то, освободившейся после стольких дней ожидания. Северус не издает ни звука, кончая, но по тому, как напряжены его мышцы; по резким жестким толчкам Люциус понимает, что тот пришел к финишу. Кожаный диван пахнет глицериновым мылом и потом Северуса; этот пряный цитрусовый аромат так нравится Люциусу. Малфой вздыхает, прежде чем он разжать пальцы, стиснувшие спинку дивана — ему необходимо было ухватиться за что-то: Северус беспощаден в пылу страсти.

С неожиданной нежностью Северус выходит из него и переворачивает Люциуса.

— Хочу, чтобы ты кончил мне рот, — шепчет он на ухо Малфою. — Хочу выпить тебя досуха.

Люциус не сомневается. Временами ему кажется, будто все его существо поглотил нетерпеливый любовник.

В тусклом свете камина белая кожа Северуса становится бледно-золотистой. Резкие тени еще сильнее подчеркивают острые углы его ключиц и бедер. Северус Снейп — не красавец, но он знает, как удовлетворить Люциуса — так, как не сумеет ни одна женщина.

Северус откидывается на спинку дивана, притягивая Малфоя на себя. Руки Снейпа на его ягодицах прижимают его еще ближе, заставляя склониться над лицом Северуса. В глазах любовника, обхватывающего его член губами — такая безумная жажда, что Люциус не может сдержать стон, и нет руки, чтобы остановить его. Рот Северуса невозможно горячий и влажный; он проталкивает два пальца в анус Люциуса. Больно, но это приятная боль. Северусу нравится делать это после того, как они кончают: он размазывает собственное семя и ароматное масло, которое они используют вместо смазки, по ним обоим. Люциус считает его извращенцем. И этот факт ничуть не отталкивает его самого, скорее — наоборот. Он ловит вожделенный запах лимона и соленого пота: слишком часто Люциус слизывал грешную смесь с тела Северуса, чтобы осознать это — как и то, насколько приятно ощущать язык любовника, проникающий в собственный широко раскрытый анус. Их секс порочный и грязный — к нему привыкаешь, словно к наркотику.

А затем Северус пропускает член Люциуса глубоко в горло, и тот не может ничего поделать, кроме как поддаться инстинкту, толкаясь вперед: все связные мысли вылетают из головы одновременно с пошлым всасывающим звуком. Тонкие губы Северуса дарят любовнику ни с чем не сравнимое удовольствие, в буквальном смысле до звездочек перед глазами.

— Боже, Северус... сильнее! Еще, прошу, — требует Люциус и впивается зубами в свою руку, пытаясь удержать рвущийся из груди крик. Он позволяет себе лишь сдавленный жалобный стон и изливается в рот любовника. Мир кажется немного размытым, но Люциусу удается устоять на ногах, опираясь на руку, пока он заново учится дышать.

Северус тянется за палочкой. Быстрое заклинание очищает их обоих, прежде чем они встают с «Честерфильда».

— Я ухожу, — сообщает он Люциусу, к вящему сожалению того. В последнее время Малфой часто задается вопросом: как это было бы, если бы они могли бы засыпать и просыпаться в объятиях друг друга? Однако обстоятельства не позволят им, конечно же, так что лучше не размышлять об этом слишком много. В тишине Люциус наблюдает, как Снейп надевает привычную черную мантию. Никто в здравом уме не заподозрит, что этот чопорный молодой Мастер зелий может быть таким необузданным и страстным в постели.

Полураздетый — в одной расстегнутой рубашке, со спутанными волосами и откровенно распутным выражением на красивом лице, Люциус понимает, что отчаянно не желает отпускать своего молодого любовника.

— Ты можешь переночевать в одной из гостевых комнат, если хочешь, — предлагает он, когда видит, что Северус направляется к двери. Малфой не против, чтобы тот остался. И тем более не возражает против шанса еще раз заняться восхитительно страстным сексом, прежде чем Северусу утром придется уйти. Его любовник оставался на ночь в мэноре столько раз, что никто ничего не заподозрит — за исключением домашнего эльфа, который убирает оставленный ими беспорядок. Как будто это имеет значение.

— Нет, — лицо Снейпа ничего не выражает. Его щеки все еще пылают румянцем, а сам он источает запах пота и секса, но в его глазах снова лед: вернулась привычная холодность взгляда. И ни малейших следов эмоций. — Я возвращаюсь в Хогвартс. Так же, как ты… — Северус обрывает себя, резко, словно ножом отсекая конец фразы.

«... так же, как я вернусь к Нарциссе», — мысленно договаривает за него Люциус.

— Что ж, тогда — спокойной ночи, — он притягивает любовника ближе и целует его глубоко, сладко. И Северус не возражает, что поцелуй длится и длится — вплоть до своего естественного завершения из-за банальной нехватки воздуха.

А Люциус просто разворачивается и поднимается по лестнице в спальню, к жене и их маленькому сыну. К своей жизни отца и мужа. К тому, чего от него ожидают.

Когда же любовь становится старше, созревая в нашем сердце, она превращается в угли: негаснущие, согревающие до самой глубины души.

Их спальня размером не больше просторного шкафа для метел. Солнце беспрепятственно заполняет крошечную комнату ярким золотым светом, несмотря на соломенную крышу, которая заметно выступает вперед, прикрывая половину окна. Весна, посягнувшая на их небольшой, но уютный дом, несравнимо отличается от той ужасной кучи экскрементов в Манчестере, где вырос Снейп. Несмотря на то, что Северус живет здесь уже несколько лет, Люциус до сих пор не привык к дому. Не то, чтоб он не чувствовал себя, как дома — вовсе нет. Просто чудо, что он может проснуться ранним воскресным утром, и он ценит то, что у него есть. У него и у Северуса. Он никогда не привыкнет к этому: настоящее чудо, что они оба живы, и у них есть их любовь.

Люциус поворачивается в постели. Он обнажен, укрыт лишь тонкой простыней и шерстяным одеялом. Становится слишком жарко: весна, солнце и такое же обнаженное тело Северуса рядом дарят и кровати, и спальне достаточно тепла. Опираясь на локоть, он смотрит на своего спящего любовника. Уголки губ Северуса приподнимаются, как будто ему снится что-то приятное, и Люциус склоняется и мягко целует его. Серебристый водопад из волос образует маленькое укрытие с приглушенным светом, словно специально созданное для поцелуев: их собственный крошечный мир, в котором существуют только они двое. Они любили друг друга всю прошедшую ночь, и он до сих пор ощущает удовлетворение после их долгого страстного секса; это ленивое томное чувство все еще не покидает тело Люциуса.

Отодвинув темную и серебристую волну с северусова лица, пальцы Люциуса скользят по выступающим скулам любовника, вдоль шеи, где заметные шрамы — память о прошлом — до сих пор уродуют бледную кожу. — Люблю тебя, — бормочет Северус во сне и скользит рукой, обнимая Малфоя. Люциус улыбается и целует глубокие морщины на переносице Северуса. Оба они стали старше, и вещи, которые когда-то казались важными, утратили свою значимость. Когда ты в мире с самим собой, счастье — это так просто. Война, противостояние, договорной брак... все это исчезает, как дым на ветру; забывается, как ночной кошмар, и остается лишь это чудесное весеннее утро в маленьком домике в Уэльсе.